Елена Руденко - Смерть в Версале[редакция 2003 г.]
11 ОКТЯБРЯ, воскресенье
Я, Ретиф де ла Бретон, прогуливаясь по саду Тюильри, встретил одного из депутатов Собрания. Его зовут Робеспьер. Нет, мы говорим не о политике, а об убийстве мсье Морьеса.
— Увы, — говорю я. — Мне ничего не довелось заметить. Очень жаль.
— А Натали Планш вам знакома? — спрашивает депутат.
Я киваю. Моя поденщица. Ловкая тетка. Умудрялась делать уборку у всех солидных людей города. Я слышал, у нее даже был блокнот, куда она записывала дату и время визита.
— А Пьеретта Шабри? — продолжает он беседу.
— Да, я недавно видел ее в кафе, — отвечаю я. — Вдруг ей стало дурно, бедняжка!
Робеспьер задает мне еще несколько вопросов на тему, кого я подозреваю. Ох, Бог его знает. Никого! Именно это я ему и говорю.
— Вы мечтатель, не так ли? — вдруг спрашивает он.
Не знаю, какое это имеет отношение к делу.
— Можно сказать, — отвечаю я. — Скорее всего, я из тех, кому наш настоящий мир кажется жестоким и серым. Вот мы и создаем свои прекрасные миры. Но они у всех разные! Каждый видит свою утопию! Я надеюсь, мои романы помогут людям, повлияют на общество! Вот главная цель любого писателя. Я хочу, чтобы люди хотя бы попытались стать добрее.
— Вы видите счастье во всеобщем равенстве? — спрашивает Робеспьер.
— Не только, — отвечаю я. — Еще в гармонии и любви. Моя мечта, чтобы зло исчезло!
Он понимает меня. Я продолжаю:
— Увы, сейчас многие люди несут зло. Даже любовь не в силах победить их. Только смерть имеет власть над этими людьми. Рано или поздно они попадают в ее цепкие руки.
Я, Светлана, собираюсь на прием. Точнее на встречу. Слава богу, что придут простые люди. Не люблю сильно наряжаться. Пока молода, я могу себе позволить одеваться с небрежностью. Спустя годы придется за собой последить, если я не хочу раньше времени превратиться в старуху. Нет, я не из тех девушек, которым все равно, что надеть. Если честно, меня нельзя назвать одетой просто, но и нарядной тоже. Этого стиля сейчас придерживается большинство парижанок среднего достатка и выше. А вот некоторая небрежность мне присуща, но и это сейчас в моде.
Прием, если можно так выразится, проходит в загородном особняке рядом с лесом. Этот дом недавно приобрел один буржуа радикальных взглядов. Видно он приобрел дом недавно, так как в зале, где собралась компания, еще висит портрет покойного короля Людовика XV.
Мы с Полем под руку входим в зал. Теруань в ярко–красной амазонке нельзя не заметить. Похоже она и я — единственные женщины.
На нас с Полем, вернее на меня, устремлены все взгляды. Мне становится не по себе. Что они так смотрят? Неужели я страшнее Теруань? Костюм, вроде, почистила, туфли тоже, волосы причесала, убрала под шляпу. Может, им бежевый цвет костюма и шляпы не нравится? Хм, цвет, как цвет. Может, фасон не тот? Вроде бы все нормально, обычная мода наших дней, приталенный костюм, без украшений. Вот если бы я вырядилась а-ля Мария — Антуанетта и прическу бы в три фута сделала… А так, что им не нравится?
Вообще, что за компания? Хм… Общество буржуа, разбавленное несколькими «народными друзьями», именно эти «друзья» и задают тон встречи. Обычные приемы последних месяцев.
Мои размышления прерывает Теруань. Она вплотную подходит ко мне. Я могу поближе разглядеть ее лицо. Я смотрю в ее смеющиеся глаза. Меня посещает воспоминание об одном случае: Теруань прилюдно побила свою соперницу. Мне становится не по себе. Теруань стоит предо мной в своей любимой позе — поставив руки на бедра, широко расставив ноги.
— Я Анна Теруань де Мерикур! — произносит она гордо.
— А мне не страшно! — вырывается у меня идиотизм.
Теруань хохочет, запрокинув голову. Потом больно ударяет меня по плечу.
— А ты еще и шутишь, малая! — говорит она. — Поль о тебе много говорил!
— Очень приятно познакомиться, — улыбаюсь я.
Хорошо хоть юбка скрывает, как у меня дрожат колени.
— Знаешь, малая, — Теруань кладет мне руку на плечо, — я открываю дамский кружок. Это пока маленькое общество, потом я превращу его в клуб. Приглашаю и тебя. Ты ведь живое воплощение того, что женщина предназначена не только для того, чтобы стирать мужу кальсоны.
Как я поняла, это была шутка. Я принужденно смеюсь.
— Так вот, — продолжает Теруань. — Выступи с какой–нибудь интересной историей об убийстве. Дамочки будут в восторге.
Я соглашаюсь. Но не только от страха. Пусть тетки послушают о Робеспьере, пусть знают!
— Ну и славненько! — хлопает в ладоши Теруань. — Малая, жду тебя завтра в час дня. Адрес тут.
Она достает из декольте небольшую пачку листков, дает мне один из них. Это объявление об открытии кружка, такие листки обычно раздают прохожим. Теруань хочет еще что–то сказать, но ее зовут. Прибыл еще какой–то важный тип, мечтающий с ней познакомиться. В мыслях я желаю ему крепкого здоровья.
Я, Анна Теруань, просто поражена. Я не такой представляла Светлану в общении. Хм… она невольно вызвала у меня симпатию. Черт!
Как она мило болтает с Полем, как улыбается! Тут уж меня берет досада. Тип, шепчущий мне на ухо непристойности, усиливает мое раздражение. Сейчас я тебе устрою праздник, малая. Посмотрим, как ты начнешь возмущаться. Сыграем в игру.
Я достаю пистолет из–за пояса и целюсь в бокал, который держит девчонка.
Я, Светлана Лемус, беседую с Полем. Вдруг бокал в моей руке разлетается на осколки, я вскрикиваю. Брызги красного вина заливают мой бежевый костюм, я чувствую боль в пальцах, я порезалась об осколки разбитого стекла.
Я слышу смех. Это смеется Теруань. Я тоже начинаю смеяться, хотя мне хочется заплакать и убежать. Поль испуганно и удивлено смотрит, то на меня, то на нее.
— Как вы меня напугали! — смеясь, говорю я.
Я достаю платок и утираю пальцы.
— Как вы метко стреляете! Я так не умею! Да что там я! Не каждый гвардеец так умеет! — я рассыпаюсь в комплементах.
Теруань демонстративно сдувает дым с пистолета.
Платок я держу в руке, вроде бы удалось унять кровь. Надеюсь, никто не заметил. Порезы вроде бы не сильные. Я обматываю их платком и надеваю перчатки.
— Спасибо, малая, — говорит она. — Молодец, оценила шутку! Ты — наш человек! Это аристократки начинают возмущаться и скандалить, некоторые ревут, а ты молодец!
Я улыбаюсь, скандалить и реветь в этой ситуации — самоубийство! Я, конечно, имею дар выглядеть глупо, но не до такой же степени. Однако чутье мне подсказывает, проверку мне устроили не просто так. Я не нравлюсь Теруань, это очевидно. А она мне тоже. Какой–то ученый сказал: обстоятельства влияют на впечатления, которые складываются у нас. Если бы не обстоятельства, возможно, мы бы подружились.
Я, Анна Теруань, поражена. Светлана действительно тонкая штучка. Довольно умна, выдержала испытание. Ничего, у меня есть другой план. Ты проиграешь эту партию, проиграешь.
Посмотрим, как метко ты стреляешь.
Анна Теруань подходит ко мне, Светлане Лемус.
— Слушай, малая, — говорит она — Попробуй, может у тебя получится?
Она протягивает мне пистолет.
— Что вы! — улыбаясь, отказываюсь я. — Я могу кого–нибудь покалечить!
Гости с любопытством смотрят на нас.
— Нет, мишенью будет портрет короля Людовика XV — самого распутного короля всех времен и народов! — с хохотом заявляет Теруань.
Я, конечно, не роялистка, но стрелять в безвинного деда нашего короля Людовика XVI мне как–то не хочется. Но отказаться нельзя, компания подобралась довольно радикальная.
Я понимаю, единственное, что я могу сейчас сделать — здорово опозориться. Похоже, у меня это получится великолепно.
— Я не знаю, с какой стороны стреляет пистолет, — шучу я.
Гости хохочут, Теруань громче всех.
— Неприятный тип, — говорит Поль, кивая в сторону портрета.
Ему легко говорить, ведь этот король для него чужой. А мне тяжело, каким бы гадом он ни был, все–таки наш, родной.
— Чем тебе он не угодил? — спрашивает его один из гостей.
— Этот король отверг нашу императрицу Елизавету, когда ему прочили ее в невесты. Тогда она была юной царевной! — говорит Поль.
— Ей повезло! С Луи Развратным ей никогда бы не стать великой правительницей, — отмечает Теруань. — От таких типов, нам, женщинам, одни страдания!
Тут, пожалуй, она права.
— Ну же, стреляй! — приказывает Теруань.
Я смотрю ей в глаза и вижу вызов. Она видит во мне соперницу. У меня нет выбора.
— Думаыю, мадемуазель Лемус не стоит сейчас заниматься стрельбой, — говорит Поль.
Он протягивает руку, чтобы забрать у меня оружие.
— Поль, все хорошо, — улыбаясь, говорю я.
Я беру пистолет (тяжеленная штуковина) в обе руки, направляю его на портрет. Жаль, что у меня не четыре руки, я бы заткнула уши. В этом момент я хочу стать индийской богиней Кали. Зажмурившись, я спускаю курки. Сильная отдача больно ударяет по запястьям, я вскрикиваю. Запах пороха вызывает у меня кашель. От боли я роняю пистолет и опускаюсь на колени, прижимая руки к груди. Из моих глаз текут слезы.
